декабря
«Мы справились с безработицей. Сегодня мы должны уже думать о решении других задач», — заявил премьер Дмитрий Медведев на инвестиционном форуме в Сочи. В уходящем году статистика заметила снижение уровня безработицы до 4,9% в августе (это минимальное значение за три года), в СМИ появились сообщения о ее рекордном падении, о конце экономического кризиса и начале новой, лучшей жизни. Но на самом деле текущее снижение безработицы имеет мало общего с экономической ситуацией. Более того, оно грозит нам новыми проблемами в недалеком будущем.
«На уровень безработицы стоит смотреть в десятую очередь»
По итогам октября безработица в России составила 5%, безработными числились 3,9 млн человек. Данные за ноябрь Росстат еще не опубликовал, но очевидно, что показатель повысится: самая свежая недельная статистика, с 29 ноября по 6 декабря, показывает рост официально зарегистрированных безработных на 0,7 процентного пункта — их численность составила 736 040 человек. Но все равно это ниже показателей начала 2017 года (уровень безработицы — 5,6%, на учете — 885 204 человека), так что можно говорить о понижательном тренде. Или нет?
Ни о каком рекордном снижении безработицы не идет и речи, уверены эксперты, опрошенные Банки.ру. «Снижение произошло в пределах статистической погрешности, — полагает профессор кафедры управления человеческими ресурсами факультета бизнеса и менеджмента ВШЭ Елена Варшавская. — Скорее, мы можем говорить о стабилизации безработицы с некоторым трендом на снижение. Но чем вызвано это снижение?»
Чаще всего это объясняется восстановлением экономики: в России начался небольшой рост экономики, что отразилось на рынке труда. Однако Елена Варшавская обращает внимание на другие причины — демографического, а не экономического характера. «С одной стороны, в составе рабочей силы сокращается доля молодежи и лиц с низким уровнем образования. Это категории с традиционно высоким риском безработицы, причем не только в России, но и во всем мире, — рассказывает Варшавская. — Вторая причина — одновременно увеличивается доля людей старшего возраста и людей с высоким уровнем образования. У этих категорий традиционно низкие показатели безработицы».
То есть уровень безработицы снижается естественным образом: становится меньше тех, у которых риски безработицы высокие, и больше тех, у кого эти риски низкие. «Поэтому сейчас смотреть на уровень безработицы как на показатель, отражающий состояние рынка труда, я бы советовала в десятую очередь», — говорит Варшавская.
Кроме того, если смотреть на данные Росстата, то Варшавская советует обратить внимание на еще один показатель, который часто оказывается в тени: создание новых рабочих мест и ликвидация старых. Этот показатель, по сути, отражает процессы модернизации экономики. Показатель этот очень слабый и никак не соответствует заявлениям властей о том, что Россия встает на инновационные рельсы.
Искусство подсчета
И да, на самом деле безработица все же выше заявленных цифр. В этом нет сомнений практически ни у кого из опрошенных нами экспертов. Все просто: Росстат преимущественно использует методологию Международной организации труда, предполагающую опрос жителей, которые должны признать, что они ищут работу и готовы приступить к ней в течение недели — причем приступить к любой работе, даже той, которая намного ниже их квалификации. «Что касается общей численности официальных безработных, 3,9 миллиона человек, то тут вопросы есть хотя бы уже в силу того, что эти данные получаются на основании соцопросов, — отмечает директор Института стратегического анализа ФБК Игорь Николаев. — Разумеется, что не все согласятся признаться, что они безработные, хотя и не официально зарегистрированные. Так что эти данные Росстата представляются несколько заниженными».
Из этого подсчета исключаются также неработающие люди, которые хотят трудиться, но по каким-либо причинам работы не ищут (например, разочаровались после длительного поиска). «Росстат также отдельно рассчитывает численность этой группы людей, — говорит старший научный сотрудник Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Виктор Ляшок. — В таком расширенном понимании уровень безработицы в России (в Росстате он называется «совокупный показатель уровня безработицы и потенциальной рабочей силы») за три квартала 2017 года составил около 6,7% — на 1,5 процентного пункта больше оценок по классической методологии».
Со стороны тех, чья работа связана непосредственно с рынком труда, тоже нет иллюзий относительно его благополучия. «Каждый четвертый соискатель говорит о сложности с поиском работы, и этот показатель в кризис растет. Практически половина рассматривает возможность подработки, треть не уверена в том, что сможет найти работу в ближайшие три месяца, — рассказывает руководитель службы исследований компании HeadHunter Мария Игнатова. — Это достаточное большое количество людей при таком низком уровне безработицы».
Каждый четвертый соискатель говорит о сложности с поиском работы, и этот показатель в кризис растет. Практически половина рассматривает возможность подработки, треть не уверена в том, что сможет найти работу в ближайшие три месяца.
А как же скрытая безработица? То есть ситуация, когда работодатель вместо того, чтобы уволить, скажем, 20% персонала, переводит работников на четырехдневную рабочую неделю или устраивает им дополнительные неоплачиваемые отпуска. Весной этого года о росте скрытой безработицы сообщил депутат Госдумы Олег Шеин. Ссылаясь на оценку вице-премьера Ольги Голодец, он говорил о 28 млн россиян, которые не имеют системной занятости, то есть не работают, работают неофициально или не на полную ставку.
Но действительно ли реальная безработица маскируется за счет скрытой?
Скрытность не в моде?
«Росстат приводит данные по численности работников, попавших в такое положение (работа не на полную ставку. — Прим. Банки.ру), однако только на крупных и средних предприятиях, а это около половины всех занятых в России, — говорит Виктор Ляшок. — Доля таких работников в пиковый период кризиса не превышала 1%, что существенно ниже, чем в 2009 году (около 3%) и тем более 1990-х годах (более 9%). В целом экономический спад 2015—2016 годов не привел к значительному снижению часов работы или массовому переводу на неполный рабочий день. К сожалению, как ситуация складывалась на малых предприятиях и в неформальном секторе, мы не знаем».
Действительно, в любой кризис любой работодатель пытается снизить издержки, в том числе — на оплату труда. Есть разные способы. Можно уволить часть сотрудников — на Западе чаще всего идут именно по этому пути. Можно перестать платить заработную плату, как это было в России во второй половине 1990-х годов. «В условиях высокой инфляции это «замечательный» способ сэкономить на издержках», — отмечает Елена Варшавская. Можно перевести работников на неполный рабочий день, что активно практиковалось во время кризиса 2008—2009 годов. Но есть еще один способ: заставить работника работать больше и дольше за те же деньги. В текущий кризис работодатели выбрали именно этот путь.
«Последние два-три года все крупные социологические исследования говорят об увеличении интенсивности труда: люди стали работать больше времени, сверхурочно, но эти часы им не оплачиваются, — рассказывает Елена Варшавская. — Это говорит о том, что часовые ставки падают». К сожалению, хотя непосредственно у Росстата такая информация есть, но доверие к ней небольшое: данные ведомство собирает только с крупных и средних предприятий, а не с работников.
Впрочем, частичная занятость на рынке труда действительно есть, но ее не следует рассматривать как признак кризиса. Скорее, наоборот. «Применение элементов гибкой занятости (сокращенный/гибкий график, работа из дома и т. п.) может использоваться и как инструмент оптимизации численности работников, и как инструмент их мотивации и даже удержания, — поясняет заместитель генерального директора кадрового холдинга «Анкор» Татьяна Баскина. — Зачастую эти две цели путают и голословно обвиняют компании в создании условий для скрытой безработицы. Если ценному специалисту важно работать четыре дня в неделю, а один день посвящать семье, а молодой маме удобнее возвращаться в профессиональную среду, работая несколько часов в неделю из дома, и работодатель готов на это пойти — это точно не скрытая безработица. На самом деле во всех развитых странах гибкие формы занятости давно прижились как инструменты повышения уровня занятости и борьбы с безработицей! Ведь и для человека, и для бизнеса, и для общества лучше, если работник занят хотя бы сезонно или временно, нежели не занят вовсе длительный период».
Последние два-три года все крупные социологические исследования говорят об увеличении интенсивности труда: люди стали работать больше времени, сверхурочно, но эти часы им не оплачиваются.
Главное, чтобы эта временная или частичная занятость была оформлена официально. Очень показателен уходящий 2017 год, когда началось на практике применение закона 116-ФЗ, согласно которому кадровые агентства предоставляют временный персонал компаниям-клиентам. «Это довольно новая идеология для российских работников, в умах которых с советских времен крепко засело, что если специалист не занят на постоянной работе, то как профессионал он не преуспел», — говорит Баскина.
Ситуация с реальной безработицей хуже официальных данных Росстата, но все равно ее показатели довольно низкие. На эту низкую безработицу смотрят как на признак возрождения экономики, о чем любит говорить не только Дмитрий Медведев. По мнению Марии Игнатовой, это нужная новость, «направленная на создание позитивного имиджа экономики страны после 2—3 лет негативных новостей и в преддверии предстоящих президентских выборов 2018 года». Беда только в том, что низкая безработица — это не только хорошо. В нашем случае это, наоборот, плохо.
Почему низкая безработица может стать проблемой
«Низкая безработица при первом рассмотрении — это хорошо, но она негативно влияет на экономику, — говорит Мария Игнатова. — Снижается конкуренция за рабочие места, когда нет выбора среди сотрудников, компании борются за них рублем, это повышает цены. Напротив, при высокой безработице компаниям не было бы смысла повышать зарплаты, так как всегда можно было бы нанять более «дешевого» сотрудника».
«Однако кто определит, где тот предел, за которым безработица не стимулирует экономический рост, а создает социальные и политические проблемы? — обращает внимание Татьяна Баскина. — Например, крайне высокий уровень безработной молодежи в Испании — это явно не основа для роста производительности труда. Впрочем, и низкая конкуренция за вакансии, провоцирующая необоснованно высокие зарплатные ожидания специалистов, квалификация которых не соответствует их денежным аппетитам, тоже не является стимулом для экономики. Необходим баланс различных факторов».
«Помимо указанных факторов, стоит еще отметить снижение рентабельности компаний, что ограничивает их возможность инвестировать в расширение производства, — считает главный аналитик УК «Альфа-Капитал» Владимир Брагин. — Очень низкая безработица в итоге приводит к тому, что компании накапливают слишком много финансовых рисков, а это приводит в итоге к рецессии. Но для этого нужно, чтобы низкая безработица сопровождалась быстрым ростом реальной заработной платы, опережающим рост производительности труда. Такое было в РФ в 2011—2014 годах. Впрочем, есть и плюсы низкой безработицы: компаниям приходится вкладываться в рост производительности труда, чтобы оправдывать его высокую стоимость».
В нашем случае, как водится, есть нюанс. «Для России проблемой является не столько низкая безработица сама по себе, сколько упование на низкую безработицу со стороны людей самого высокого ранга, — указывает Елена Варшавская. — Проблема — это то, они не понимают: наша низкая безработица вовсе не показатель благополучия на рынке труда». Это первые признаки надвигающихся экономических проблем, которые будут вызваны тем, что в России все меньше тех, кто может работать.
Демографическая трагедия
«В России с этого года начала снижаться (причем сразу весьма существенно — в третьем квартале 2017 года по сравнению с третьим кварталом 2016-го почти на 800 тысяч человек) численность рабочей силы, — указывает Елена Варшавская. — Еще около десяти лет назад начала сокращаться численность населения в трудоспособном возрасте (от 16 лет и до 55 лет у женщин и 60 у мужчин), и было понятно, что скоро эта волна дойдет и до рабочей силы (сюда относится население до 72 лет)».
«Это серьезный фактор, — говорит Владимир Брагин. — Демографическая картина в РФ такова, что численность населения в трудоспособном возрасте в ближайшие годы будет сокращаться на 0,5—1% в год». При существующих тенденциях общий уровень реальной безработицы в России к 2022 году может вырасти в несколько раз, до 20—25%, сообщили о своих прогнозах аналитики компании Superjob в начале этого года. Это решает некоторые проблемы с безработицей, но мы не должны забывать, кто создает общественные блага — те, кто работают. Если при неизменном уровне производительности труда работает меньше людей, то создаваемое общественное благо будет меньше. Очевидно, что мы через некоторое время столкнемся с новыми экономическими проблемами.
Демографическая картина в РФ такова, что численность населения в трудоспособном возрасте в ближайшие годы будет сокращаться на 0,5—1% в год. При существующих тенденциях общий уровень реальной безработицы в России к 2022 году может вырасти в несколько раз, до 20—25%.
«Если к 2030 году нам нужно столько же занятых, как в 2010 году, а количество трудоспособного населения сократится, например, на 10%, то мы неизбежно столкнемся с необходимостью более рационально использовать имеющиеся трудовые ресурсы и внедрять новые технологии, — размышляет Татьяна Баскина. — Пока универсального и эффективного рецепта повышения производительности труда стареющего населения нет ни у одной из развитых стран». Нужно увеличивать срок экономической активности, стимулировать поздний выход на пенсию и т. п., иначе из-за увеличения нагрузки на работающее население получим и снижение среднего уровня жизни, и падение мотивации для работающего населения, предлагает Брагин.
«С 2014 года мы живем в этой реальности — выпускников нужных экономике специальностей недостаточно как чисто математически, так и «квалификационно», их приходится доучивать и переучивать работодателям», — говорит Татьяна Баскина.
У вас спрос или «хотелка»?
«Дефицит кадров уже ощущается на двух полярных точках рынка труда — в рабочих специальностях и высокотехнологичном секторе, — продолжает Баскина. — С дефицитом кадров столкнулись все отрасли промышленности (от производства продуктов питания до машиностроения), где требуются высококвалифицированный рабочий и инженерный персонал, особенно со знанием иностранных языков. Повышенным спросом пользуются специалисты новых высокотехнологичных направлений — в сфере блокчейна, машинного обучения, искусственного интеллекта, аналитики больших данных». Дефицит кадров точно есть в медицине, IT, науке, во всех инженерных направлениях, добавляет Мария Игнатова.
Надо очень осторожно относиться к тому, что говорят работодатели: это могут быть ложные сигналы, предупреждает Елена Варшавская. Взять хотя бы постоянные разговоры о том, что на селе катастрофически не хватает рабочих рук. «Но исследования показывают, что люди, которые получили образование в области сельского хозяйства, чаще работают по специальности в городе, чем в селе, — сообщает Варшавская. — А те, кто решает вернуться в село, чаще, наоборот, работают на местах, где не требуется высшее образование. Так что не верьте сельским работодателям, которые говорят, что у них не удовлетворен спрос на квалифицированных работников. С экономической точки зрения спрос на рабочую силу (как и любой другой) — это платежеспособный спрос. А не просто желание или, как сказал один мой студент, «хотелка». Хотеть шубу, когда у вас нет на нее денег (ни своих, ни заемных), — это мечта, желание, но никак ни спрос».
Аналогичная ситуация в промышленности: о нехватке квалифицированных рабочих мы слышим уже не первый год. «Но если люди, которые получили начальное профессиональное образование, не имеют никакой «премии» к своей зарплате по сравнению с теми, у которых за плечами только средняя школа, то, значит, у этого предприятия опять-таки нет спроса на квалифицированных рабочих», — рассуждает Варшавская.
«Серьезные исследования зарплат показывают, что у нас есть разница в оплате труда людей с высшим образованием и всех остальных. А вот между теми, кто получил среднее профессиональное образование, рабочую специальность или же кто просто отучился в школе, разница отсутствует, — говорит Елена Варшавская. — Можно долго призывать людей получать рабочие специальности. Но до тех пор, пока такое образование не будет давать отдачу, все эти призывы — пустой звук».
Правда, этот пустой звук вполне можно использовать в новостях как доказательство растущих потребностей экономики и окончательной победы над безработицей. И этому даже еще будут верить. Какое-то время.
